Вы не авторизованы
| Моей единственной любимой Посвящаю… … внезапно мне показалось, что я на море, лежу себе на чистом песке, в самом прибое, волны ласково перекатываются через мою грудь, а на лицо и губы падают теплые, соленые брызги. Потом я почувствовал внезапно вкус – этих брызг, это было такое странное ощущение, как будто я медленно всплывал из тумана забвения, как лодка, что тихим туманным утром бесшумно выплывает, из-за поворота реки. В тот предрассветный час, когда ты ловишь рыбу, сидя в камышах. Ни звука, и вот из тумана, появляется сначала нос лодки, а потом и фигура человека в капюшоне. Или, возможно, не знаю, как даже можно, сравнивать себя с неодушевленным предметом – но возможно, как телевизор, у которого сначала загорается экран, потом появляется звук, и только потом, изображение. А еще так, включалась 486 модель компьютера, у меня на работе, когда я занимался экологией – сначала он проверял все порталы и только потом входил в Windows, как будто просыпался. В общем, я почувствовал вкус этих брызг – это была не морская вода – она не была горьковатой на вкус, как неизбежное сожаление, она была горячей и чуть-чуть солоноватой – как кровь. Черт, откуда кровь, успел подумать я – и тут, ко мне вернулась способность воспринимать звуки, во мне проснулось-включилось - устройство осознавать. То странное ощущение, когда забвение отступает, и мозг не может правильно сделать выводы, сформулировать правильную картинку окружающего тебя мира, и выдает его графическое изображение, как никогда далекое от реальности, сменила полная, яркая ясность узнавания. Душа вернулась в тело, и пробуждение, как всегда, было радостным. Я люблю ощущать по утрам, что я жив. Первые долгие секунды, я радостно улыбался, глядя в темноту, и ощущал, что я не один, и это наполняло меня, еще большей радостью и легкостью. В эти первые секунды, я не мог вспомнить, почему вдруг, я проснулся – потому, что еще ничего не видел и не чувствовал своего тела. Капли продолжали падать, и стекали по лицу и губам, скатываясь с уголков полураскрытого в улыбке рта на язык и дольше в горло. Я уже чувствовал взгляд склоненного надо мной человека – женщины – её, я очень быстро вспоминал, и в голове стремительно раскручивались мысли. Слёзы. Это вкус слёз. Она плакала. Она плакала ночью, в темноте, гладила мое лицо и плакала – а я, в этот момент тупо улыбаясь, в темноту, в которой она плакала, радовался тому, что я жив. Почему она плакала? Если, что нибудь случилось, почему она не разбудила меня? Почему, она так горько всхлипывает? Что я такого сделал? В чем я виноват? Почему ты плачешь, милая? Что случилась? Что нибудь, случилось? Что за беда? Беда. Горюшко-беда. Мгновенно перевернувшись на плече и пятке, можно было бы сказать, извернувшись, в другое время я бы пошутил над этим – но тут, мне было не до этого. Я обнял её, провёл рукой по волосам, таким мягким и ароматным, поцеловал в веки и вылизал её слёзы – что за такая - беда, что за такое - горе? Но, она вывернулась из моих рук, отвернулась, свернулась клубочком и заплакала еще сильнее. Громко всхлипывая и подвывая. Не могу оставаться безучастным, когда кто-то плачет. Тем более, женщина. Тем более, моя женщина. Это был момент очень острой любви. Я почувствовал, что мое сердце разрывается от противоречивых чувств овладевших мною мгновенно. Эти чувства росли, расширялись и, перекручиваясь между собой, уже вступили в борьбу, друг с другом и со мной. Я не мог остаться, недвижим, и подгреб ее к себе, обнял и стал гладить волосы, плечи и целовать их. Она не пыталась больше высвободиться или сбросить мою руку – только всхлипывала и вздрагивала от рыданий. Я почувствовал, что её слезы уже истекают и скоро она вернется к себе, как и я немногими минутами раньше и путь её будет также долго-мгновенен, и извилисто-прям. Я гладил её еще вздрагивающие, но уже не сотрясаемые, плечи и пытался осознать, что же делать, как правильно поступить, мне сейчас. Понимая, что это эгоистично, я не мог, в эти долгие, бесконечные секунды разобраться в той гамме и мешанине чувств и ощущений, что одновременно охватили меня. Они тянули меня в разные стороны, грозя разорвать на части. …я стоял на краю обрыва, и передо мною разворачивалась бездонная пропасть. Оглядываясь назад и по сторонам, я видел только бесконечную, бескрайнюю равнину, заросшую какой-то травой желтой, выгоревшей на солнце и колыхаемой каким то незаметным ветерком, который шевелил лениво траву и гонял ее волнами, но почему-то, не достигал меня и краем. На небе необычайно голубом, прозрачном высоко стояло солнце. Был, наверное, полдень, ну, или может быть, часа два по полудни, не больше, но, и не меньше. Солнце стояло в зените. Оно обжигало меня. С каждой минутой я все сильнее, ощущал его горячие, безжалостные лучи, на своих плечах и шее. Я чувствовал, что сначала голова, а за ней и все тело тяжелеет, от этого жара, во рту пересохло, и мой язык - огромный и распухший, жадно и неконтролируемо облизывает десны и внутреннею сторону губ и зубов. Перед глазами маячило, какое то неясное марево… Её плечи вздрагивали все реже, и реже – всхлипывания, тоже почти прекратились. Я целовал коротенькие волосики у нее на затылке, и бормотал, какую то успокоительную чепуху, когда почувствовал, как меня заполняет волна глухого нерассуждающего и неконтролируемого желания. Оно, медленно, но неуклонно поднималась снизу, заполняя все клеточки моего тела и наливая его тяжестью и тягучим томлением. Все, на бесконечную секунду, застыло- остановилось, как стоп-кадр. Я, весь внутренне сжался, как пружина в ударном механизме взведенной гранаты – чтобы взорваться неминуемо и облегченно. Еще мгновение, и от меня останутся только руки и губы – сознанию не останется места. И именно в этот момент, я ощутил, что она начала, или вернее собирается начать, движение поворота-переворота, ко мне, на встречу. Руки мои и губы, обрадовались этому, и уже вышедшая из подчинения сознанием, грудь – выдохнула-выталкнула хриплый вздох облегчения. Но, в тот же момент я понял что, сейчас я навсегда потеряю возможность узнать, почему она плакала в темноте. Потому что, вынырнув из бессознательности, она раскроется мне навстречу, её до предела заполнят, знакомо-незнакомые, привычные и еще неиспытанные ощущения, и все мысли и переживания, все то, что заставило её плакать в темноте, захлестнет волною желания – сопротивляться которому, нет ни возможности, ни необходимости. Маленький и ужасно любопытный ребёнок – котёнок, что живет в глубине меня, разочарованно вздохнул – ему очень хотелось узнать, в чем, там было дело. Именно было, потому, что она уже перестала плакать, почти. В неуловимом, даже краем глаза, непрерывном повороте головы, её губы уже соприкоснулись с моими, краешком, самым-самым уголком, но уже и этого было достаточно, чтобы жар совместного сопереживания опалил нас обоих. Но там, в голове, в каком-то ее неопределенном участке, там, где и живет ребёнок-котёнок – появилась, и четко сформулировалась ясная, громкая и очень настырная мысль. Она, бронепоездом проталкивалась, сквозь сладкий туман, что заполнял все мои, немногочисленные мысли, прибывая прямо от нервных окончаний, коих тысячи на губах – как демонов на кончике иглы. Спроси у нее: « Милая, почему ты плакала?» …марево, качалось перед глазами, жара стояла страшная, солнце буквально давило, вжимало меня в землю. Еще немного, и я, стану таким же желтым, выгоревшим на солнце и высохшим, как это унылая, но все же чем то привлекательная трава, от которой так трудно оторвать взгляд. Я еще раз оглянулся, следов моего появления небыло, ветерок уже разгладил бесконечный сухой, травянистый, пыльный ковер. Все, что я делал, было медленным и неуклюжим, распухший язык царапал небо, а воздух с хрипом вырывался из груди. Сконцентрировавшись на мареве, я обратил внимание, на том, что оно медленно - буквально на глазах, превращается в узкий деревянный мостик, над пропастью. Не подвесной, а арочный. Изящный и хрупкий одновременно. На той стороне, была такая же, безжизненная, травяная, бездыханная равнина. Любопытство заставило меня, сделать насколько шагов по мостику. Раз, два, три – и вот уже, и середина. Можно еще вернуться назад, а можно пойти дальше, но тогда возможно, а скорее определенно, будет уже не возможно, вернуться обратно. Ведь в основном, всегда бывает, именно так. Именно так, к сожалению… Поворот-переворот завершился, вместе с последними слезками, что еще скатывались- катились по лицу, но глаза уже высохли, и зрачки медленно темнели и увеличивались. Она повела плечами, удобно устраиваясь в кольце моих рук, оглядела меня, ещё осмысленно и наши взгляды неизбежно пересеклись и встретились, застыли. Дыхание пресеклось. И тут же, я со всей определенностью, на которую был способен в данный момент, я осознал, ощутил, почувствовал, что любовь, желание и любопытство, в какое-то неуловимое мгновение, наверное тогда, когда она устраивалась в моих объятиях, сплавились в чувство глубокой, ранее никогда не испытываемой нежности. Это была не жалость, не сопереживание – это было, что-то новое, то, что я ещё никогда не чувствовал, не переживал. И я не знал, как вести себя в данной ситуации. Я смотрел на нее сверху, и в её глазах было такое доверие, что я понял, что же такое близость. Время опять, в сотый раз, застыло неподвижно. …я стоял посредине мостика над пропастью. По обе стороны меня тянулась бескрайняя, бесконечная, безжизненно-бездыханная равнина. Я мог одновременно всю ее окинуть-обвести взглядом. Было в ней что-то такое, что заставляло меня смотреть на нее, не отрываясь, и ни как не позволяло, отвести взгляд. Это было так естественно. Ведь в принципе смотреть было, больше не на что. Но это, не приходило мне в голову. У меня было одно желание – смотреть и смотреть на то, как едва ощутимый ветерок, перекатывает волны по этому морю желтой выцветшей травы. Время остановило свой неумолимый бег. Солнце застыло в самой середине небосклона и сверлило взглядом, мои плечи и затылок. В воздухе висела неестественная тишина, мостик не скрипел у меня под ногами, хотя он производил на первый взгляд впечатление древности и ветхости, не слышно было и шуршания травы под ветерком, не стрекота кузнечиков не пения птиц. Все застыло и замерло в ожидании. Я стоял и думал, что, мне теперь делать, мне уже не хотелось переходить на другую сторону – любопытство утолило свой голод, а больше там было, вероятно нечего делать. Возвращаться назад было неловко, зачем тогда вообще пошел – можно же было остаться на месте, ведь мне и там, в тот момент было хорошо. Но и стоять посредине мостика над пропастью вечно, тоже нельзя. Хотя и хочется. Наверное, я что-то понял для себя, стоя на этом, мостике над пропастью, потому что развернулся и медленно пошел обратно. Раз, два, три, - и вот я снова стою, на том же самом месте, только спиною к пропасти, и лицом к бескрайнему, неизвестному, горизонту трав. От которого мне уже ни за что не оторваться… Я смотрел на неё сверху, и в её глазах было столько доверия, что я наклонился и просто поцеловал её долгим, долгим и крепким, крепким поцелуем, что перехватывает дыхание, гасит свет в глазах и сводит судорогой губы. -Почему ты плакала, милая? -Я, так тебя люблю! А у тебя, есть другая. Ты во сне называл, её имя. -Это все ерунда, поверь мне, я же здесь, с тобой, а не где-то там, неизвестно с кем, потому что, у меня просто не может больше никого быть. Тебе послышалось. -Да, наверно, послышалось. Но все равно, ведь я плакала не из-за этого, буду я плакать из-за какого то имени, которое мне послышалось. -Я плакала, наверное, из-за переизбытка чувств. А может, и нет. Я не знаю, почему я плакала. -О чем ты говоришь милый, разве я плакала, мне было так хорошо. Светило солнце, оно обжигало мне руки и плечи, я стояла посредине мостика. Ветхого и изящного одновременно. А вокруг, на сколько хватало взгляда, колыхалось под легким теплым ветерком, бескрайнее море, желтой выгоревшей на солнце, и высохшей травы. Я стояла, смотрела на это море, и мне не хотелось отрываться от него. Я думала, о том, как я люблю тебя, и как было бы здорово, простоять вместе с тобой, на этом мостике - вечность. Потом, солнце стало обнимать и целовать мои плечи, и я проснулась. 26.10.02. Сильвер Рекс |
не просто колбасит, а ещё и плющит =))
Для использования форума необходимо войти в игру
